дешевые шлюхи спб центр

Читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт

То как повсевременно творили черт знает что и Павла игравшего по ночам на гитаре. Когда еще попоешь Мангол Шуудан на берегу моря. И все крутится в голове мысль проскользнувшая, когда я в первый раз попала в весь этот каламбур. Я так рвалась ко всему этому столько времени, а позже утомилась, махнула на все рукою и уехала, как удивительно было отыскать то что находил конкретно тут, в км от дома посреди людей которых еще недельку назад не вызнал бы в автобусе, а сейчас мы семья.

А на данный момент все как и было ранее лишь чуток чуток счатливей,я возвратилась Питер, не спросив Пашиного номера, и все никак не могу встретится с Ви. Но на меня он создавал чрезвычайно не плохое воспоминание. Это был доброжелательный и приветливый человек, постоянно здоровался и улыбался мне. И не скажешь, что в ранешней юности он посиживал за нанесение тяжких увечий какому-то отставному генералу….

Калина постоянно прогуливался в черном кожаном пальто и шапке, в темных и карих кожаных куртках прогуливались и члены его бессчетной банды. Что у их там творилось, в данной бандитской шайке, меня совсем не интересовало, я не желал влезать в их преступные дела и кровавые разборки.

Да меня, признаться, никто и не пустил бы в их круг. Я постоянно стоял рядом с бандитами с отсутствующим взором, демонстрируя, что равнодушен к их криминальным делам. С самого начала я решил, что мне нужно научиться держать язык за зубами, и ничему не удивляться. Основное — держаться от их подальше, ни о чем не спрашивать, не пробовать влезть в их душу.

Толик, напротив, был в восторге от бандитов, он был заворожен красотой криминального мира, их беззаботной, на 1-ый взор, жизнью. Истинные гангстеры! А я знал, о чем говорю! Когда один из бандюков по прозвищу «Мамонт», уколовшись наркотой, подошел ко мне и схватил за яичка, угрожая отрезать их, я таковой жуткий холод ощутил внизу животика, как будто заходил в воду.

С той поры я постоянно держал под брючиной ножик. Так, на всякий вариант. Да, когда «Мамонт» чуток было не зарезал меня, вот тогда я и взял в руки ножик. Пошел и купил его в охотничьем магазине. Представляете, выпускник университета! Я прогуливался по улицам, сжимая в кармашке брюк ручку ножика. Береженого бог бережет, задумывался я.

Кафе жило собственной потаенной жизнью, заставляя местных обитателей всей округи трепетать и бояться. А бояться было чего! В один прекрасный момент в здании кафе прогремел взрыв гранаты, часто в его окрестностях звучала и стрельба. Почаще всего я посиживал в вестибюле кафе, на комфортном кожаном диванчике, с чашечкой кофе, читал книжку.

Но бывало, что с утра я был выпивши. Думаю, для вас не нужно разъяснять, почему я уже с утра выпивал? У меня было институтское образование, а мне приходится обслуживать бандитов, разнимать и успокаивать клиентов. От этого я испытывал мощное душевное смятение. Мне грезилось, что опосля универа я буду работать где-нибудь в Лондоне либо в Париже, а здесь — бандитское кафе.

Прошлый институтский выпускник работает вышибалой — виданное ли дело! Поневоле затоскуешь и запьешь! Вечерами в кафе игралась живая музыка. Юный, кудрявый еврейчик с обезумевшой страстью бил смычком по струнам, закрыв глаза, как будто не желая созидать весь этот бандитский сброд; иной таковой же юный еврейчик остервенело бил по кнопкам фортепьяно, и глаза его также были закрыты. В один прекрасный момент вечерком в кафе заглянул Лев Лещенко. Он был не один, а с 2-мя юными, чрезвычайно прекрасными девицами.

Троицу усадили в отдельную кабинку, за малиновой шторой. Глас Калины был тих и чрезвычайно мягок. Я никогда не слышал, чтоб этот коронованный властитель бандитов хотя бы раз повысил глас, перебежал на вопль, все его слушали беспрекословно. Все были подвластны его воле и разуму.

Чего же не скажешь о одном из близких его подручных, считавшимся его правой рукою. К огорчению, я забыл его прозвище, а именовать абы какое — не желаю. Это был твердый мордоворот, под два метра ростом, которому было западло говорить с таковыми, как Лев Лещенко.

Бандит считал всех артистов гомиками. Он сходу же поднял шум, когда вызнал, что в одной из кабин посиживает Лещенко. Лицо его и без того уродливое, все в каких-либо оспинах, было искажено даже не злостью, а ненавистью. Когда этот бандюган просто говорил, томные малиновые шторы на окнах шевелились, стекло звенело, а когда он орал в ярости, что случалось достаточно нередко, казалось, еще секунда и все хрупкое здание кафе на данный момент же развалится.

Истерично и яростно он выкрикивал свои оскорбления и ругательства. Приостановить его я не мог, по одной обычный причине — я боялся сделать ему замечание. Бандиты вмиг порвали бы меня на кусочки. Пытаясь приостановить его громкую, безудержную ругань, я только произнес тихо и растерянно: — Потише, Лев Валерьянович услышит Взволнованный, я все ожидал, что на данный момент шторка раздвинется, Лещенко выйдет из кабинки и начнется ежели не драка, то скандал.

Но Лев не вышел из собственной кабинки. Он проглотил нанесенную ему обиду.